Подготовка к свадьбе шла полным ходом. Две бригады адвокатов, по одной на брачующиеся стороны, работали над тем, чтобы в контракте не было упущено даже самого маленького аспекта их будущей семейной жизни.
Свадьба – это вам не просто так, это самый ответственный шаг в жизни, а потому работа над контрактом кипела страстями. Все предусмотреть, ничего не упустить – вот он, залог семейного счастья, устроенного быта и вечной любви.

– Кто будет готовить еду? – сурово вопрошал адвокат жениха, ответственный за приготовление пищи.
– Завтрак будет готовить муж.
– Весьма безапелляционное и самонадеянное заявление! С чего бы это?
– Ну, жены всегда любят поваляться после утренней постельной уступки мужу.
– Вы вторгаетесь в область нашей компетенции! – хором запротестовали адвокаты обеих сторон, ответственные за регламентирование сексуальной жизни супругов.
– А еще потому, что мужчины обычно не очень любят готовить, а завтрак приготовить проще всего, – вывернулся адвокат невесты.
– Ну хорошо, так и запишем, – секретарь вписывала условия контракта в соответствующие клеточки специальной контрактной таблицы. Хотя таблица значительно упрощала работу, но девушка от усердия все время щипала себя за нос, от чего нос у нее покраснел и немного напух, придавая ее миловидному личику плаксивый вид.
«Ни за что не выйду замуж!» – думала про себя секретарь.
– Так, теперь обед? Что с обедом?
– Поскольку муж будет приносить продукты, то обеды на жене.
Решение про покупку продуктов обсуждалось еще на прошлой неделе. А вот обсуждение о трате денег на другие статьи калькуляции семейного бюджета было перенесено на следующую из-за болезни адвоката-бухгалтера, не успевшего подсчитать и экстраполировать на будущее доходы брачующихся.
– А мытье посуды?
– Сколько у нас приемов пищи?
Обсуждалась каждая мелочь: что делать, если вкусы на еду не совпадают, как быть в случае испорченного обеда, легитимна ли просьба добавки. А как же иначе? Все должно быть предусмотрено заранее, чтобы потом осталось только соблюдать. Дальнейшая жизнь молодых супругов будет безоблачной, без сучка и задоринки и без дальнейшего вмешательства правоохранительных органов.
Наибольшие споры велись между отвечающими за сексуальную жизнь будущих супругов. Тут нужен был особый профессионализм.
Регламентации подлежало количество и качество сексуальных контактов. А также время их осуществления и еще много всякого.
– Как жена должна относиться к утренней потребности мужа в сексе? Не является ли это насилием над ее потребностью в утреннем сне? И если это насилие, то какие санкции возможно применить с учетом такого обстоятельства, как физиология, которую можно рассматривать, как смягчающее вину обстоятельство.
– Позвольте, позвольте! – мужская сторона почувствовала себя ущемленной, – А какие санкции предусмотрены за болезнь головы в отведенное для секса время?
– Но ведь голова…
– Знаем мы вашу голову! Только отлынивать от своих прямых обязанностей умеете!
– Еще одно оскорбление, и мы подадим на вас в суд немедленно!
Да, трудно прийти к соглашению. Понятно, что у адвокатов тяжелая работа, но позволять себе такое, это, я вам скажу, из ряда вон! (прим. автора)
Дело двигалось туго.
Возникла куча дополнительных вопросов, требующих специальных знаний в других областях. Призвали специалистов, имеющих возможность точно измерить темперамент жениха и невесты, и была построена кривая его изменения со временем.
– А как быть с адюльтером?
– Никакого адюльтера! –встала в позу сторона невесты. – За адюльтер штраф и тюрьма.
– Но как же? – пыталась робко возразить противоположная сторона. – Вы не оставляете никакой лазейки и самой невесте.
– Нам ваш адюльтер ни к чему! – строго поставил зарвавшихся на место ответственный по сексу с женской стороны.
– Ну, хорошо, а хоть с невестой до свадьбы можно? Надо же как-то существовать, пока контракт не будет готов.
– Ни-ни! Это еще что за невоздержанность? За порчу невесты отвечаете головой, понятно? Если ваш клиент посмеет хоть пальцем, пеняйте на себя. Заплатите неустойку в миллионном размере, и в тюрьму за изнасилование!
– А если по согласию?
– По какому-такому согласию? Что вы ерунду городите? Во-первых, они даже за руки не держались, во-вторых, их ни в коем случае нельзя оставлять наедине. И как оставишь? Мы тоже люди подневольные, а за вашим шустрым юношей только глаз, да глаз. Кстати, секретарь, не забудьте вписать сумму штрафа и санкции, предусмотренные законодательством. Это на всякий случай, хотя мы не сомневаемся в вашей порядочности.
Будущие дети были заранее учтены и распределены в случае развода. Кстати, их количество тоже было оговорено, а за несоблюдение соглашения расплачивалась сторона, допустившая оплошность.
Документ все рос и рос, обрастая тончайшими нюансами.
И вот, наконец, счастливый день настал.
Многотомный труд занимал почетное место, располагаясь в десяти шкафах красного дерева ручной работы. Золотые буквы на переплете блестели гордой ответственностью за происходящее.
Седые волосы невесты превосходно оттеняли дорогие украшения, с особым вкусом расположенные по лифу свадебного платья. За густой вуалью фаты трудно было разглядеть морщинки на увядшем личике.
С женихом, правда, случился небольшой конфуз. Трясущимися от болезни Паркинсона руками, он никак не мог надеть кольцо на сведенный артритом безымянный пальчик невесты.
Зато бокал было разбить совсем просто.
– Совет, да любовь! – закричали гости.

Терпения с мужиками Ирке было не занимать. Она прощала им их маленькие и большие слабости, мелкое хамство прощала тоже, пытаясь понять и оправдать. Все это складывалось на одну чашу весов, а на другой противовесом лежала ее любовь, которая вполне могла смениться отвращением. И тогда, мало им не казалось, потому что тогда Ирка превращалась в настоящую львицу. Близкие знали, Ирку лучше не искушать, ничего хорошего из этого не выйдет!

Так случилось и с Епонией. На самом деле звали его Серегой, и был он аспирантом сельскохозяйственной академии, родственником ее подруги, приехавшим в аспирантуру не то из Ленинабада, не то из Ленинакана, не то еще из какого Мухасранска. А Епонией она его называла за глаза за то, что передразнивая ее московский выговор, произносил так, а когда не дразнился, то “Я” оказывалась ударной.
Ага, и лимоны он жрал с солью. Но дело не в том. Не то, чтобы Ирка была безумно влюблена, но он ей нравился. Больше никого на горизонте у нее в тот период не было, а природа, как известно, не терпит пустоты.
Встречались они обычно у нее пару-тройку раз в неделю вечером, а утром разбегались по своим работам.
Секс с ним Ирке был приятен, но не более того, так, ни шатко, ни валко. Хотя Ирка понимала, что у него есть занятие на каждый день, но ей было это вполне фиолетово. Клятвы верности они друг другу не давали.
Когда друзья спрашивали, на хрена он, собственно, ей сдался, она, смеясь, отвечала,
– А, для здоровья!
По началу все было не так уж плохо… Цветочки-конфеточки-поцелуйчики. Потом он, видимо, решил, что Ирка уже у него в кармане, и можно не усложнять.
Они перестали выходить даже в кино.
Он стал сначала похамливать. Так, слегка… Или скажет антикомплимент, или в ответ на просьбу встретить ее из командировки, скажет, что занят. Приходил и садился за стол, как муж после трудового дня, даже руку за хлебом протянуть лень. А зачем, если Ирка подаст?
Все это длилось, а в Ирке копилось раздражение. Копилось, копилось…
Однажды он позвонил, когда Ирка была занята поломойством и обчей уборкой фатеры.
– Я приду?
– Вообще-то я убираюсь. Но если хочешь поучаствовать, приходи.
Она заранее знала, что поучаствовать он не захочет, слишком барин.
– Нееееет, но я могу подождать, пока ты закончишь.
– Авотхуй! Не хочешь помогать, сиди дома!
Когда он появился в следующий раз, Иркино раздражение достигло апогея.
Еще какое-то мелкое замечание, очередная претензия…
Но все-таки они легли в постель.
Когда он до нее дотронулся, Ирка почувствовала непреодолимое отвращение. Прямо до рвоты…
– Знаешь, не могу я больше с тобой!
Ирка не была стервой, но так уж получилось, что попала она в самое больное. Когда Ирка била, что случалось не часто, то место не выбирала…
Чтобы его, такого мачо, выставили вон прямо из койки?
Он одевался, не попадая ногами в брюки, и выскочил за дверь весь красный, как рак.
А Ирка почувствовала разве что облегчение. Потом он позвонил и пригласил в ресторан. Она пошла, только чтобы внятно объяснить, что ничего и никогда больше не будет.
Как-то он позвонил,
– Знаешь, я тебе очень благодарен! Если бы не ты, я так бы и не понял, как нужно вести себя с женщинами. И еще… такой, как ты, у меня никогда не было…
Он уже защитился и хотел остаться в Москве, поэтому женился на студентке.
Как-то он попросил сделать для жены курсовик. Ирка сделала, и они пришли. Жена, маленькая, серенькая, глупенькая мышка, против Ирки не тянула никак.
Ирка честно отработала свои Клима курсовиком, но от продолжения банкета отказалась наотрез.
– Нет, и речи быть не может!
Он звонил и звонил. Несколько лет звонил. Ирка тем временем тоже вышла замуж.
– Я тебя люблю!
– Нет.
– Ты меня совсем не любишь?
– Нет.
– Может быть тебе неудобно говорить? Позвонить на работу?
– Мне было бы не удобно сказать “Да”. А “Нет” я могу сказать и при муже.

Старик умирал. Мучительно умирал. Все системы его организма отказывали. Не то, чтобы он был так стар, всего-то 72 исполнилось месяц назад. Мог бы еще пожить в свое удовольствие, если бы не проклятая болезнь. Она не выбирает, косит и старых и молодых. Все-таки он успел пожить. И все больше, чем его отец, умерший чуть за 50 от воспаления легких. А может, это и не было воспалением, а все той же гадостью, именуемой раком? Кто тогда разбирался? Тогда и болезни еще такой не знали…

А 3 месяца назад он внезапно ослеп на левый глаз. Вдруг ррраз, и перестал видеть. Видно щупальца достали и до глаза, поразив глазной нерв.
* * *
Память уносит его далеко назад, разворачивая перед ним одна за другой картинки его жизни.
Вот он, откормленный карапуз, на довоенном велосипедике. Рядом мама, рыжеволосая статная красавица. Где она? Уже пять лет, как похоронил. До 89 дожила мама.
Свои первые рисунки он сохранил только в памяти. И учебу в художественном училище. Война сломала все.
Смерть отца. Эвакуация.
Вот он, 13-летний мальчишка, рыскает по красноярской тайге в поисках ягод и дров. Дрова – валюта. Без них не выжить в красноярскую зиму. Их можно обменять на хлеб, крупу или картошку. За них могут и убить. Кого только нет в тайге, и звери – самые безобидные из ее обитателей. Но ничего, у него есть оружие. Самый настоящий пистолет, добытый за все те же дрова.
* * *
И вот он уже студент, а война осталась позади.
Молодой, красивый, здоровый! Вон, какие пирамиды делал на парадах.
Девушки. Как хороша была Женя, маленькая студентка-первокурсница с юрфака. И какой любящей и преданной осталась до самого конца. Скрасила последние дни. Ухаживала самоотверженно, делала все возможное и невозможное, чтобы жил подольше. Только благодаря ней, он протянул два с половиной года, хотя врачи отвели максимум полтора. И дочку ему родила. Вот из-за них-то он и согласился на это мучительство, называемое лечением.
* * *
И всего-то боль в боку, начавшаяся, когда он гостил у дочки в Израиле. Много плавал в море, думал, что простыл.
Дочка испугалась, были основания.
– Сердце?
– Если бы это было сердце, мы бы с тобой уже не разговаривали, – ответил он. Лучше бы от сердца, лучше бы от сердца…. Но выбирать не дано.
* * *
Мысли скачут, как оглашенные.
Вот он уехал работать в Свердловск по распределению. А беременная жена осталась. Как там она, одна с ее сумасшедшими матерью и теткой?
А тут весело, водка, много водки. И СВЧ. Никто и не знал, что лучи опасны. Это еще аукнется потом.
Каждую минуту он пытается вырваться к жене и остаться подольше. На родную тетку, врача, которая отказалась ему сделать бюллетень, чтобы задержался на роды, обиделся смертельно. Знать ее больше не желал до конца жизни, и на похороны не пошел. То же самое с двоюродной сестрой, которая посмела выказать пренебрежение его любимой. Не разговаривал и не общался всю жизнь. Только тронь кто, будешь иметь дело с ним. И так всю жизнь.
Да, были, конечно, еще женщины, проходные эпизоды. Но это все не душой. Просто и она в какой-то момент перестала испытывать интерес к сексу. Да, что там говорить…
* * *
Тогда, вернувшись от дочки, решил все-таки проверить, что же это за боль в боку. Чуть ли не силой заставил сделать себе рентген легких, да и покашливал слегка.
Результат ошеломил. Неоперабельный рак легкого с метастазами в ребро. Оно-то и болело.
– Какие у меня шансы?
Врач сказал все, как есть.
– Если ничего не делать, то полгода.
– А если делать?
– От полутора до двух лет жизни, но я не уверен, что тебе понравится такая жизнь…
Химия не пошла. Давление падало до 40.
Оставалось облучение. Сначала оно было успешным. Даже купировался и зарубцевался очаг в легком. Год еще прошел более-менее. Это еще с какой-то натяжкой можно было назвать жизнью. А потом… метастазы в кости.
Хуже ничего не бывает. Да-с.
Дочка возила из Израиля, через две границы наркотики, добывая их, где можно и нельзя….
Он их не принимал, откладывал на момент, когда не сможет терпеть, чтобы выпить все сразу. Не успел.
* * *
Здоровым он был до 37 лет. Тогда, стоя на голове (он делал силовую зарядку, всегда занимался спортом), он вдруг почувствовал боль в солнечном сплетении.
Встал на ноги и потерял сознание. Полтора часа без сознания, врач скорой сказал, инсульт.
Четыре месяца по больницам, диагнозы от феохромоцетомы (опухоль почек) до, хрен знает чего. Грозили инвалидностью. Выжил, встал на ноги. Никакой инвалидности. Но образ жизни изменил полностью. Курить бросил в один день, как отрезало. Стал следить за здоровьем. Гипертония поддерживалась лекарствами.
А в 40 лет защитил диссертацию. Это на фоне болезни.
Пять орденов и медалей. 39 изобретений. Самое первое продали за границу уже в постперестроечное время. Остальные ждут своего часа…
* * *
Когда он еще мог говорить, пока связки не были затронуты болезнью, Женя подолгу сидела у его постели, и они вспоминали свою жизнь. Хорошее и плохое. Все. Он только теперь понял, насколько преданным другом наградила его судьба. 47 лет вместе, а промчались, как один миг.
И ведь когда случился обширный трансмуральный инфаркт, врачи говорили Жене,
– Готовьтесь к летальному исходу.
Тогда она тоже не сдалась. Привезла профессора, заставила врачей больницы принять во внимание его диагноз, постинфарктный синдром Дресслера, и лечить согласно указаниям профессора. Вытянула. И на работу вернулся.
* * *
Одно облучение сменялось другим. Болезнь распространялась по организму по принципу: нос вытащили, хвост увяз. Ходить стало больно, практически невозможно. Шаркающая походка старика, а еще год назад мог ходить по Москве часами. Остеопороз. Какой к черту остеопороз, что они мне голову морочат?
Кость не выдержала на ступенях института онкологии.
Бедро. Дикая боль. Институт Склифосовского.
Женя тоже оступилась и сломала ногу. Ортопед удивляется, уж больно кость хрупкая. За пару месяцев она из цветущей красавицы превратилась в немолодую женщину. Стрессовый диабет.
Дочка приехала из Израиля. Мотается между Склифом и домом. Но сколько она может? Работа же…
Вот, зря не переехали к дочке. Сколько звала. Все что-то не нравилось.
– Зелени мало.
– Папа, здесь скоро все зеленым будет, вот увидишь.
– Жаль, только жить в эту пору прекрасную уж не придется ни мне, ни тебе!
Как в воду глядел.
* * *
Дочка привезла из Израиля костыли. Не подошли, не та сила в руках. Пришлось покупать обычные.
Снова учится ходить по квартире. Не хочет в инвалидное кресло. Он не сдастся ни за что!
Дочка ходит за ним по пятам. И правильно. Упал навзничь. Как она успела подхватить и не дать упасть? Легкий стал, как перышко. И маленький. А был всегда такой видный мужчина.
И вот он итог. Жалко, с внучкой не попрощался. А может и к лучшему? Пусть запомнит деда молодым.
Первое июня 2000 года. День защиты детей.

Серебряная свадьба – событие очень даже неординарное! Особенно, если это серебряная свадьба твоих родителей.

Свадьбы, как таковой, у них не было, может быть, поэтому им захотелось отметить серебро с размахом. Это первый на моей памяти случай, когда был заказан кабак, да не какой-нибудь там простой, а вполне респектабельный. По-моему, он помещался в помещении бывшего монреальского павильона на ВДНХ.
Мне пошили вечерний тувалет до полу, аж черный низ, желтый верх. Что-то ужасно модное тогда.
Утром событийного дня иду в парикмахерскую. Парикмахер, одноклассница Валька, колдует с красками. Да, Калистон – краска ваще-то импортная.
После двухчасового Валькиного старания я получаюсь потрясающе красивого, но просто ну, очень синего цвета.
Возвращаюсь домой. Мама смотрит на меня с сомнением,
– Очень красиво, но в ресторан так идти нельзя.
– Воротись, поклонись рыбке! Скажи, мол, не хочу быть царицею морскою! – резюмирует папА.
Делать нечего, опять еду к Вальке. Держите меня за что хотите, только не держите меня за дурочку.
– Делай со мной, что хочешь, только чтобы моя репа стала нормального человеческого цвета, иначе меня не возьмут в ресторацию, – это я пугаю, чтобы старалась.
Валька тяжело вздохнула и засучила рукава.
Еще через пару часов моя голова приобрела оттенок пожухлой травки с зеленоватой продресью.
– Больше не могу, будешь лысая! – подвела итог своей деятельности Валька.
Лысой я быть, ясен пень, не готова, поэтому оставляю все, как есть. Из сизогривой голубки я превратилась в недоделанную желто-зеленую Мальвину.
Бедная мама, увидев меня, только горестно всплеснула руками.
Но мне море по колено. Ну, действительно, не оставаться же дома из-за такого пустяка, как причесон несколько двусмысленно сомнительного цвета.
Дальше было самое интересное. Такого успеха у мужчин я не имела больше никогда в своей жизни. Успех накатил цепной реакцией.
Первая пара представителей мужской цивилизации чуть не свернула себе шею и не навернулась с лестницы, пока я поднималась в зал.
Я гордо несла свою жухло зеленоватую мальвину, не обращая на них ну никакого внимания.
Дальше – больше. Посторонние мужчины просто ломились в наш зал и на перебой приглашали меня танцевать. Некоторые пытались назначить свидание.
Я думаю, что концептуально это вырисовывалось в их мозгу приблизительно так: если девушка настолько экстравагантна, что не побоялась появиться с такой головой в ресторане, то как же экстравагантна она должна быть в постели….
Этот, с позволения сказать, окрас я носила еще месяца полтора, вызывая гнусный смех и глумление друзей и знакомых. А уж родной коллектив на мне отлежался по полной программе!
Но ошеломительный успех, я думаю, того стоил!

Рассказ является парным к вот этому рассказу лж-юзера albir.
Даже не столько парным сколько ответным.

Проклятый телефон снова взорвался звонком. А кто мне может звонить, если на всем белом свете у меня больше никого не осталось?
Только….
Обычно предупредительный распознаватель номера на этот раз бессилен. Абонент вне зоны досягаемости. Не сметь отвечать! Боже, как больно, но трубка снова ложится на рычаг, отправив на тот конец частые, прерывистые гудки.
Опять. Да, прекратится ли когда-нибудь эта пытка? Звонок вламывается в виски, расщепляя сознание на молекулы воспоминаний. Вот он стоит, прислонившись к косяку, и смотрит на меня. Его улыбка…
Память сердца и память тела беспощадны.
Все просто и не просто.
Простота хуже воровства. Это я говорила тебе когда-то в той, другой жизни. Только ты не хотел понимать. Теперь поздно. Ты украл наши жизни, свою и мою.
Нас разделяют даже не километры, а парсеки. Мы на разных планетах с одинаковым названием Земля.
Надо бы заняться языком. Я уже 4 месяца здесь, а в голове гулко, как в пустом бидоне.
И пора искать работу, пособие закончится через месяц.
Да, что мне надо? Я же одна.
Апатия…. Мерзкое слово. А в той, прошлой, жизни его не было. Впрочем, как и слова абсорбция* в том смысле, в котором его тут употребляют. Смотрю в толковый словарь. Абсорбция – это поглощение газа или растворенного вещества жидкостью или твердым телом. Вот, меня и поглощает, поглощает. Как в болото засасывает….
Сварить кофе? Ты тоже любил кофе в той жизни. И вещи любил. Ну что, приносят тебе счастье твои цацки, твои кандалы? А твой дом – твоя крепость? Охраняет?
И метроном фирмы Беккера не сбоит? Безотказно отбивает приговор?
Приговор кому? Только мне или тебе тоже? Нам.
Впрочем, нас больше нет. Как нет больше тебя. Для меня нет.
К черту, так я никогда не смогу жить по-человечески. Надо вытравить тебя из памяти и из жизни.
Сон не приносит отдыха. И опять телефон.
Как хочется услышать голос.
Ненавижу! Ненавижу!
Все повторяю и повторяю мантру, как заевшую пластинку,
– Встань, иди, делай что-нибудь! Прекрати смотреть на этого звенящего палача. Когда-нибудь он замолчит, надо только быть твердой. Ты умеешь, ты должна.
А помнишь? Услужливая память, проносит перед глазами то, что вполне уже можно назвать прошлым. Какое страшное слово “никогда”!
Ну, хватит же, хватит!
Посмотрись в зеркало, в конце концов! Ты же женщина, а не огородное пугало. Оглянись, как ты живешь? А в холодильнике у тебя что? Ах, кофе!? И окурков в пепельнице столько, что хватит на полк солдат.
Как выжить? Отключить телефон? Да. Вот так. Больше звонков не будет. Не должно быть.
Тихо, тихо, не плачь. Проходит все, пройдет и это.

Абсорбция* – адаптация нового репатрианта в израильском обществе.