9. ЛОНДОН.
Столица Туманного Альбиона встретила нас ярким летним солнышком и почти тропической жарой. 12 октября – 27 градусов выше нуля (не абсолютного, а самого что ни на есть обычного).
Тут все, как бы понятно и логично в отличие от Парижа. И вот что удивительно: в Париже в вагон и из вагона надо скакать козлом, а в Лондоне тот же поезд останавливается в шаге от платформы и на том же уровне. И в Голландии то же самое… Все для человека или против него.
Гостиница не очень далеко. По крайней мере, транспорт туда ходит исправно. Но 2 звезды в Лондоне это даже хуже, чем 2 звезды в Париже. Там хоть лифт был. Вообще, я такую систему вижу в первый раз. Есть типа центральная усадьба, но нас послали на другую улицу. Ключей 2: от подъезда и от комнаты. И, конечно же, винтовуха. Обещанные портье 3 ступеньки обернулись 2-мя этажами. Портье, как это не парадоксально, француженка.
– Ненавижу лягушатников, – шипит ребенка, волоча по винтовухе чемодан.
А столовка, есессно, в центральной усадьбе. Гы… в подвале.
Бросили шмотки, и в город. Наша гостиничка в дальнем от центра углу Гайд парка, но мы туда пока не идем.
Журавель по небу летит,
Корабль по морю идет,
А кто кого влекет по белу свету?
И где награда для меня?
И где засада на меня?
Гуляй, солдатик, ищи ответу…
(с) Ю.Ким
Нас влечет в центр, причем не ногами.
В метро, как в шахту, спускаются на лифте. Метро на порядок лучше, чем в том Париже. Чисто и совершенно спокойно.
Oxford Street – самая покупочная зона, но мы проходим мимо. Это на потом.
Жрать хочется неимоверно. Мы выехали из дому в Амстердаме в 6 утра, а сейчас уже почти час дня. Но у меня с собой маленький монстр, который смотрит на цены и выносит отрицательный вердикт. Максимум, с чем она готова расстаться, это с несколькими фунтами на чашку кофе в Старбаксе, кофе в котором чистое говно просто по определению.
В центре Пикадилли фонтан с романтическим названием «Эрос»,
оказывается, вовсе не прославляет романтическую сторону нашей жизни, а воздвигнут наоборот по поводу запрещения детского труда.
Спускаемся по Regent Street
Мимо Трокадеро
Королевский театр
Попадаем на Trafalgar Square, названную так в честь победы Адмирала Нельсона в битве за Трафальгар в 1805 году.
А вот и Нэшевская Колонна Нельсона
Фотография хреноватая, львов совсем не вино.
Почему-то всплывает,
Леди Гамильтон, леди Гамильтон,
Ты была в его жизни…
Вивьен Ли и Лоуренс Оливье.
Эх, ну ладно…
Национальная Галерея, около которой я падаю на траву почти в полуобморочном состоянии. Мои ноги ни на какие уговоры и даже на угрозы со стороны мозга не поддаются, и дочь идет проникаться шедеврами без меня. Я же пока сняла кроссовки и валяюсь на травке без задних копыт, ощущая шедевры мирового искусства внутренним оком.
Можете меня презирать, я разрешаю!
Дочь вышла из оттуда окрыленная и освеженная, сказала мне все, что она думает о своей матери, и потащила меня дальше.
И вот, солнцем палимые, но гонимые ненасытной туристической жаждой, скорей, скорей, вниз к батюшке Темзе.
Музей то ли вооруженных, то ли лошадиных сил, охраняемый бравым афро-английским кавалеристом.
И наконец, берег Темзы и Вестминстерский Дворец с моим старым еще с детских времен знакомцем Большим Беном.
Дело в том, что с Большого Бена собственно и началась мая ненависть к английскому языку. Ну, не только с него, еще с порриджа и с five o’clock.
Не буду описывать стресс, предшествовавший каждому из двух уроков в неделю. (А тунгусы, а тунгусы думали метеорит. А родители думали, что делают ребенку доброе дело, нанимая ему учителку с 6-летнего возраста).
– Describe the picture! – И Тане под нос подсовывалась картинка. И вот, несчастный ребенок заводил нескончаемую волынку,
– In the middle of the picture I see Big Ben…
Или так,
– In the corner of the room I see a table. On the table I see a lamp…
И не дай бог перепутать артикли, мать их… А corner и of должны звучать слитно. Кажется, и на смертном одре не забуду.
Да… Дворец сквозь решетку ограды.
Далее мы потопали через Темзу по Вестминстерскому мосту.
На колесо обозрения я тоже не полезла. Я, конечно, знаю, чего больше всего хочется, поднявшись наверх. Естественно, плюнуть вниз. Но плюнуть же, а не блевать на великий город Лондон с высоты птичьего помета полета. Мой вестибулярный аппарат сказал: «Таня, ша! Не царское это дело по поднебесью шастать!» А чада, естественно, поднялась и наснимала оттудова.
Вид на Сент Пол, к которому мы пойдем чуть позже.
Мало того, что случились мы в Лондоне аккурат в воскресенье, так еще и в жаркий солнечный день. На набережной народные гулянья с ряжеными.
А этот наивный англичанин пытается выявить обман и найти у неподвижно сидящего короля отсутствующую голову. В ответ на безнравственное тыканье в место, предполагаемого сокрытия головы, безголовый король вдруг ожил, схватил опешившего нахала за палец и заставил отойти подальше.
Мы прошли по набережной до следующего моста и вернулись по нему к Сент Полу.
Существующее здание собора построено в 1675-1710 годах архитектором Кристофером Реном. Это один из самых красивых кафедральных соборов, которые мне доводилось видеть. В основном они темные, а этот воздушно-белый, чем выгодно отличается от своих собратьев.
А еще мы посетили блошиный рынок. День был не торговый, и ничего особенного там не было.
Вообще Лондон и его обитатели необыкновенно дружелюбны, и, что мне особенно импонирует, они держат дистанцию в прямом смысле. Никто не вторгается в твое личное пространство ближе, чем за полметра, а представить себе, что тебя кто-то толкнет и вовсе невозможно.
В Лондоне не меньше, чем в Париже, выходцев из так называемого третьего мира. Но удивительное дело, они абсолютно органично вписываются в среду.
И вот тут еще одно подтверждение третьему закону Ньютона: действие равно противодействию. Париж инородцев отталкивает, и они платят городу той же монетой, включаясь в круговерть ненависти. Лондон же принимает всех, и тут все жители – леди и джентльмены вне зависимости от цвета кожи и разреза глаз. В Париже же чужие являются изгоями, пополняющие армию безработных и преступников.
Ха! В Париже в гостиницу мы возвращались через Сталинград и Севастополь, а в Лондоне – через Москву и Санкт-Петербург*.
* Сталинград и Севастополь улицы Парижа, Москва и Санкт-Петербург улицы в Лондоне.
ДОМОМ.
Снова Евростар и пересадка в Брюсселе. Между поездами 30 минут, из которых 10 опоздание поезда, 5 стояние в очереди в будку информации. И тут выяснилось, что бельгийцы ничуть не любезнее французов. Два раза подходили к окошку информации и едва вытрясли из мерзкой тетки, куда надо идти на посадку. Бегом-бегом, но успели.
Где-то уже в Голландии нас из поезда высадили по неисправности последнего. Пересадка на местный поезд не принесла ничего хорошего. Он и без нас был битком. Стоя в проходе, я смотрела на женщину, сидящую чуть спереди. Удивительно, она ехала с нами от самого Брюсселя, и я всю дорогу на нее смотрела. Тонкое, интеллигентное, немолодое и неухоженное лицо. Но она притягивала мой взгляд, как магнитом. Почему-то мне стало казаться, что она говорит на моем родном языке, я имею в виду иврит, язык моей страны. Я даже стала выдумывать какие-то несуществующие связи по жизни. Плюхаюсь на освободившееся рядом с ней место. Дочь напротив. Она заговаривает с нами по-английски, Алина отвечает, я молчу, потому что рыба.
– Мне кажется, вы говорите на иврите, – произносит она.
ОООООООО!!!!!!!!!!!!! Я зналь, я зналь! Откуда? А хрен его знает.
Женщина рассказывает нам свою историю.
Она голландская еврейка из Амстельфейна (пригород Амстердама).
В 80-х прожила в Израиле 6 лет и собиралась жить и дальше, поскольку уже была назначена свадьба. Ее жених погиб в первую ливанскую, так и не дожив до свадьбы. Познав жизнь в Израиле с самой трагической стороны, она не смогла остаться и уехала обратно в Голландию.
Только у Израиля есть секрет: он никого не оставляет равнодушным. Его или безумно любят или безумно ненавидят. Третьего не дано. Ее все время тянуло обратно. И вот она опять в Израиле по прошествии около 10 лет. И все еще не замужем.
Видимо, ее суженый живет на земле обетованной. Она выходит замуж за израильтянина. Но у них не ладится с работой. Она опять возвращается в Амстердам, но уже с семьей.
Дети совсем маленькие: 7 и 10 лет. Похоже, ей лет 48, а на вид гораздо больше. Иврит блестящий. Не только правильный, но и совершенно без акцента. Работает переводчиком с иврита на голландский и обратно. Ее часто приглашают переводить на заседания европейского суда в Гааге. Не менее часто она бывает и в Израиле. Воистину, судьба играет человеком, а человек играет на трубе… Протрепались всю дорогу до Амстердама, удивительно приятный собеседник.
Амстердам – это уже почти дом. Аэропорт, самолет, Израиль!
Гомон и невоспитанность родных человеков, как же я по вам соскучилась!